--> Балкон

Снаружи сгущались душные сумерки, а в коридорах особняка было прохладно – от этого контраста у Занзаса между лопаток скатилась капля пота. Он недовольно выдохнул носом – разморенный, сердитый лев – и какое-то время молча спускался по пологим мраморным ступеням.
– Ты, вроде, с Гокудерой разговаривала, – извинился-не-извинился Вонгола и остановился в арке.
К толпе не хотелось, да и настроение было слишком неопределённым: навязчивое ощущение тревоги, ощущение, будто он что-нибудь забыл или упустил из виду, преследовало Занзаса всякий раз, как в его жизни происходили кардинальные перемены. Наверное, он просто не верил, что подобные «инициации» могут быть безболезненными: они как запущенный бумеранг, который ёбнет в затылок, если потеряешь бдительность.
Вонгола огляделся и свернул под лестницу, за большой куст в кадке из жёлтого камня. Мрамор, гранит, лепнина, позолота, рояль из эбена, инкрустация амарантом, подушечки в атласных чехольчиках – всё в духе старой-доброй Коза Ностра. Занзаса антураж не душил, в богатых декорациях он всегда выглядел немного падишахом. По мнению Скуало.
Вот замок Варии был убран сравнительно скромно, хотя в целом смотрелся внушительным и суровым.
– Тонкий слух, что ли? – удивился Занзас, поискал глазами пепельницу – где-то должна была быть. Он не думал, что Корелли подслушивала, да и никаких подробностей на людях нормальные синьоры не обсуждают, но всё-таки шумно было вокруг: музыка, голоса... – Я не в курсе планов Луссурии, но заранее не против. В Вонголе ни одна церемония без переполоха не прошла. Если не голые мужики, будет что-то другое, – пепельницу – металлическую, золочёную – он стянул с полки за роялем. У всех свои понятия об уюте: Занзасу хватало тишины и ёмкости под окурки.
Словно в подтверждение слов о «голых мужиках», он расстегнул и стащил с плеч смокинг, под которым обнаружились парные беретты – по одной с каждого бока.
Чувствовалось, что Франческе неловко, только Вонгола – как бы это выразиться? – пренебрегал чужим душевным комфортом. Не то угрюмый вид так действовал, не то репутация, не то прямолинейность, а может, всё вместе, но большинство людей боялись его – и пусть. Не прошибать же лбом стереотипы ради пресловутой симпатии.
Впрочем, Занзас был искренне снисходительным.
– Я бы закурил на балконе, но на собственной инаугурации нужно быть кем-то, близким к идеалу, – сказал он скорее затем, чтобы смягчить неуклюжесть Франчески. – Зато пьянство из помпезных фужеров никого не смущает.
Вонгола устроился на диване, неосознанно ощупал горло – бабочку он где-то оставил, – на секунду нырнул в мысли о том, почему в действительности понадобилось сбегать от Дино и мусора. А как иначе? Когда он видел Скуало, то чувствовал себя особенно счастливым. Если ты счастлив, тебе наплевать на всё остальное – в этом проблема. Как там было? «Вся эта маршировка, крики, махание флагами – просто секс протухший».
Встречного комплимента Занзас просто не разобрал – от Франчески серьёзно фонило нервозностью, особенно когда она находилась близко. Блин, да неужели он настолько сильно подавляет самим своим присутствием? Или есть что-то ещё?
– Чес, где обещанная сигарета?
Лучше быть бесцеремонным, чем с трещащей от чужих переживаний головой. Вонгола взглянул на Корелли – вверх, вниз, снова вверх. Он наконец заметил. Привлекательная баба, только нажралась и теперь празднует труса. Стресс заливала?
Занзас молча смотрел на неё, ожидая хоть чего-нибудь, исподтишка делясь Небесной гармонией, пытаясь поймать её в Пламя. Невеликое усилие вообще-то и намного уместнее классического стакана в голову.

[AVA]http://sf.uploads.ru/PJqyn.jpg[/AVA]

Сверху донеслись возбуждённые возгласы, послышался топот ног и звон, с которым бьётся стекло. Кто-нибудь нализался вермута и позорился на потеху публике. Или Бовино опять чудил с Базукой. Или старик Нуэво обличил чью-нибудь дочку: он бросался «блядями» и «потаскухами» на каждой сходке почтенных синьоров, включая собрания Альянса.
Зассанец Савада или по жизни надрюченный Гокудера насторожились бы, а Занзас только прикрыл глаза. Да мало ли что за дерьмо, за всем не уследишь.
Вонгола как никто понимал, что симуляция образа необходима: участвовать в светском трёпе, скрывать личные взгляды, быть скалой, грандиозной фигурой, плечом слабых, лучшим среди сильных. Гипертрофированная мощь и насилие, узы крови и поруки – на них стояла Семья. И Занзас не собирался потрясать основы. Пусть этим занимается Йемитсу, Реборн, Тсунаёши, Мустанг – им ведь нравится быть парнями «в белых шляпах»? Живой рекламой толерастии и либерастии.
Занзас был другим. Отморозком, что предавал сам и сжигал предателей заживо; ублюдком с дымящимися пушками; ёбарем, прекращающим женскую истерику пощёчиной под бряцанье стальных яиц. Воплощённой идеей ярости, брендом террора, тестостероном Вонголы. И Занзас не видел смысла развенчивать сложившийся имидж: выгодно, с какой стороны ни посмотри.
Особенно если по уши вляпался в отношения с мужчиной.
А когда, если не сейчас? Ждать седин и пока хрен сморщится?
Он воссоздавал перед внутренним взором ситуации последних дней – те, в которых был счастлив. И сюжеты эти вертелись никак не вокруг свалившейся в руки непрошеной власти.
Он думал о своём решении ночами, когда от переутомления не мог сомкнуть глаз, а Скуало дрых рядом – непослушный и наглый даже во сне. Мусор так наблатыкался с этой его дисциплиной, что отключался по-походному, в любых условиях, какой бы убийственный апокалипсис ни подкидывала судьба. Отстёгивал конец света вместе с мечом и честно настраивался на отдых, прилипая к Занзасу, как репей.
А Занзас мучительно искал в своём поступке истину: он признался, потому что давно хотел или тупо забздел спутать приоритеты?..
– Вы же теперь самый главный, и…
Вонгола уже не смотрел на Франческу. Они не были близко знакомы, и Занзас не представлял, о чём с ней говорить. Неделю назад он ввалился в её мастерскую: отца не стало, ночь была пьяная и паршивая, Занзас просто нашёл свободные уши. Не то чтобы он вообще помнил содержание их диалога.
С некоторыми людьми контакт возникает сразу – со Скуало получилось именно так, – с другими – хорошо, если найдётся хотя бы один общий интерес. Корелли делала протезы, Занзас их оплачивал.
Всего-то навсего.
– Лично для тебя что-то поменялось? – его не волновала пьяная девчонка и весь этот конфуз, который она, очевидно, испытывала. – Я всё ещё на тебя рассчитываю. От того, что я главный, рука не отрастёт, – Занзас задержал взгляд на её упруго колыхнувшейся в вырезе платья груди – Франческа как раз возилась с клатчем. Выразительные сиськи, вишнёвый наряд – вишню Занзас любил.
Ладно, заурядной бабой Корелли не была. Судя хотя бы по тому, какой род деятельности она выбрала. Её поделки отличались от поделок того же Джаннини и даже Верде – в лучшую сторону. Вонгола принципиально презирал суррогаты любых видов, но сам по себе труд Франчески оценивал высоко. Он мог покромсать любимые стейки ножом, пострелять по-македонски и подрочить без ущерба для хозяйства – такой филигранной была работа. Вот мусору на свою культяпку плевать было: меч он крепил поверх кисти и, пусть и левша, член брал только в живую руку. Мозолистую, тёплую, сильную.
Занзасу как никогда хотелось закурить.
Неприятный звук разбил сладкие мысли, резанул расслабленное сознание. Вонгола дёрнулся и зло уставился на девку.
Зря.
Она сидеть-то рядом стрёмалась, а теперь вовсе шуганулась, словно он на неё замахнулся. Что за ссыкуха такая? Что надумала себе? Занзас не верил, что вот настолько у него лицо свирепое. Да и за всё время их знакомства, поди, привыкла.
Молча он наблюдал за разворачивающимся цирком, уверившись, что проблема ни хуя не в нём, а может даже не в алкоголе. Франческу трясло и плющило, будто кто-то морочил её иллюзиями. Вонгола огляделся, никого не приметил, зато отчётливо расслышал радостное «Занзас – мудила!», донёсшееся со второго этажа. А за хвалебным выкриком – выстрел. По лестнице кто-то спускался – тяжёлым стремительным шагом.
Шум хлынул со всех сторон: сверху, с улицы, из глубины дома. Происходили мутные дела, и чтобы это понять, не требовалась никакая гиперинтуиция Вонголы.
Осознав, Занзас без спешки поднялся с места: повсюду были его люди, в них не было причин сомневаться. Он не надрючивал себя иллюзией всестороннего контроля. Навскидку Чес выглядела хреново, но не критически – проблюётся в кадку с кустом, не помрёт.
Вонгола переступил через её выставленные в проход ноги и тут же тормознулся – девка стиснула его руку в своей, влажной и холодной. Он открыл было рот, чтобы сказать: «Не накручивай, посиди, подыши», – и хотел уже стряхнуть её с себя, как насекомое, но Корелли его опередила:
– Не оставляй меня здесь… пожалуйста, Занзас.
Звучала она жалко и совсем забито. А ещё – и Вонгола это заметил – назвала его по имени, чего никогда прежде не делала. Вот так всё плохо, детка?
Он не ответил, но по жёсткой складке у рта и дёрнувшимся у скул желвакам можно было понять, что Занзас думал о бабьих закидонах и их своевременности. Вверх по лестнице был сортир – ну и заебись, как раз по пути.
Без церемоний Вонгола поставил Франческу на ноги, удержал за плечи от падения. Сохранять равновесие ей было тяжело – в обуви дело или неожиданно ухудшившемся самочувствии, – так что Занзас согнулся и тупо взвалил девицу на плечо, словно мешок с картошкой. Он раздражённо отмахнулся от бордового шифона, закрывавшего обзор, встряхнул свою ношу для пущего удобства, больно стиснул за бедро, чтобы не сползала, и решительно двинулся по намеченному маршруту, положив на то, как это всё выглядит со стороны.
В конце концов, самый главный теперь тут он. Пусть живут с этим.

--> Уборные

[AVA]http://s5.uploads.ru/b3hUN.jpg[/AVA]