Зайти. Хлопнуть дверью обязательно громко, чтобы соседи — то ли снова дерущиеся, то ли снова ебущиеся — услышали, что теперь у их активного времяпрепровождения есть свидетели и соизвлили заткнуться. Сбросить туфли — пусть летят дальше по коридору, сбивают с полочки баночки с кремами и лаками, древние, еще с универских времен. Каблуки не сломаются, а если и сломаются, не велика потеря, в шкафу — в сердцах пнуть, потому что он опять скрипит, а свободных плечиков снова нет, поэтому рубашку с юбкой приходится швырять на полочку, даже не сложив предварительно — ровным рядом стоят еще несколько пар таких же уродских туфель на таких же блядских высоких каблуках. На ходу натягивая футболку, сцедить в рот последние капли вчерашнего — позавчерашнего? — чая, горького и холодного.
Это был длинный и тяжелый день. Сначала встреча с Кенихом, которая не могла не закончиться моральной усталостью и новыми проблемными «заданиями», а потом еще и несколько часов в лучшей из всех возможных компаний — и давай, Франческа, отрабатывай зеленые, которые регулярно перечисляют на один из твоих подставных счетов, выкручивайся и обманывай, из кожи вон лезь и сущность свою превозмогай, чтобы выполнить задание, на котором «невыполнимо» —не приговор, а причина закончить как можно быстрее.
И ведь смогла. Не все из запланированного, но хотя бы часть, и пережила эту встречу, и не пришлось в спешке убегать — наоборот, неспешно закрыла лабораторию, выкурила сигарету и только после этого поехала домой, вопреки обыкновению, почти не превышая восемьдесят километров в час. Сначала ей хотелось прийти и упасть, забыться сном, возможно, выпив предварительно стакан-другой, но за три поворота до квартиры — она считала зачем-то — усталость и апатия сменилась агрессией. Агрессией пассивной, распространяющейся в основном на то, какие слова лезли в голову и с какой силой хлопали дверцы и двери, вызывающей полеты туфель и скомканную одежду, которую завтра… может, проще выбросить?
Сигарета заканчивается в несколько тяг; руки сами ставят на плиту турку с кофе, и, кажется, поспать уже не получится. По крайней мере, не в ближайший час, потому что остатки рома уже на столе, как раз для кофе.
И сигарет еще много. Как раз до утра.
Кофе не сбежал. Хоть это не испортило ночь окончательно, и Франческе не пришлось, вместо того, чтобы наслаждаться ароматным напитком со слабой долей хмеля, вымывать печку и варить все заново. Не то чтобы это могло как-то улучшить агрессивно-пассивное настроение, но по крайней мере не ухудшило, что было уже не так плохо.
Ароматным хмельным кофе Чес, ожидаемо, обожглась. К счастью, только язык, потому что ждать ей как обычно не хотелось — вообще последнее время (последнюю жизнь, наверное?) она всегда куда-то спешила, за чем-то неслась, перебиваясь сном и отдыхом на ходу. Жила от работы до работы, приходила временами домой, но мыслями все равно была там, среди механизмов и интриг, в которых она была мастером таким же, каким Занзас — в перманентной трезвости и вежливом обращении с собеседниками, которые этой самой вежливости не заслуживают. Хотя он это, наверное, хотя бы умел — а Франческе приходилось учиться с нуля, причем сразу на настоящих минах, без этапа обучения. Сапер совершает ошибку только дважды в жизни — а сколько раз ошибалась она? И какая из этой бесконечной череды ошибок была первой и фатальной, после которой только смертельная? Та, после которой Франческа Корелли стала шпионом Кениха Ферро и людей за ним? Или та, когда она позволила себе хотя бы допустить мысль, что сможет вырваться из мафии, которой принадлежал ее отец и отец ее отца? Когда решила, — еще до слов Луиджи, задолго до; наверное, когда впервые упилась до потери памяти с официанткой из Сант'Андреа — что за спиной ее могут появиться крылья, но вместо них почему-то появляется только клетка вокруг.
Точно. Главной ошибкой Франчески — первой ошибкой сапера — было считать, что она что-то стоит и на что-то способна. Что она что-то значит.
А еще, наверное, она зря купила пистолет, а тем более целых два. Потому что если у тебя есть пистолет, ты, наверное, не просто ждешь неприятностей, а как бы приглашаешь их: хэй, смотри, очередная херовая херь, я готов тебя принять, потому что у меня есть большая черная пушка. Давай, иди сюда, я тебя жду и очень-очень рада.
…наверное, Чес начала сходить с ума. Или кофе был лишним, или сна было слишком мало; она не то чтобы давала себе отчет в действиях, когда, залпом допив обжигающий напиток, зачем-то пошла в спальню, взяла пистолет и вернулась за стол, положив пистолет перед собой. И смотрела на него несколько сотен тонких ударов секундной стрелки, как загипнотизированная.
Приглашаешь неприятности, как же. Точно, надо больше спать, потому что такая ерунда могла прийти только в по-настоящему воспаленный мозг — даже смешно, право; настолько смешно, что слезы выступают, а живот начинает болеть…
Вот только когда в дверь постучали, смеяться резко расхотелось. Зато пальцы сами по себе нашарили пистолет, и с ним стало чуточку спокойнее.

«Это Ланс».
Франческе, сжимающей до боли в пальцах рукоятку пистолета, понадобилось больше минуты, чтобы понять, что это за Ланс и попадался ли ей в жизни человек с таким именем. Попадался — давно, еще когда Чес училась, студент-медик со светлыми, почти золотыми волосами, не лучший ее собеседник, немного самоуверенный, но в целом — определенно интересный. Даже жаль, что не встретились больше ни разу.
Ланселот Нери, теперь уже Хранитель Урагана Каваллоне — удивительно, как Франческе везло на встречи с такими людьми. Этого, спасибо, хотя бы не переехала, да и вообще вроде бы ничего плохого ему не сделала… Во всяком случае такого, что могло бы заставить его спустя столько лет вспомнить о случайном встреченном знакомце из бара.
Хотя нет, постойте. Сделала — точнее, делала, уже больше года. Но почему Хранитель Каваллоне? Почему сейчас? Почему не Занзас и Супербиа всего несколько часов назад?
Где она прокололась?
— Ланс? — Франческа постаралась, чтобы ее голос звучал как сонный, а не как испуганный. Хотя молодой (относительно) женщине, живущей одной, в таком случае было положено, наверное, испугаться: ночь, неизвестный мужчина, который точно знает, как тебя зовут, и который, кажется, не собирается уходить так просто. Испугаться — но не поймать приступ паники, а именно к нему Корелли была близка.
Что теперь делать?
— Я не помню никого с таким именем. Вы, наверное, ошиблись, — произнесла она, не надеясь, впрочем, что Ланселота, особенно если пришел он как Хранитель Кавалоне, это убедит и заставит отказаться от своих планов. Зато можно было потянуть время, и смотреть по ситуации: возможно, «вспомнить» случайного знакомца, а, возможно, попытаться сбежать — вот только как и куда?
Так-то пятый этаж, а если бы водосток и был рядом, а не через три соседских окна и один соседский балкон, Франческа все равно не смогла спуститься по нему даже на этаж ниже. Можно, конечно, через балкон к соседям — а дальше куда? Выход на ту же лестницу, а пересидеть у них вряд ли получится: во-первых, попробуй объясни, почему не вызываешь полицию, а во-вторых, если Чес не найдут в квартире (а дверь наверняка будут ломать, если она перестанет отзываться и не станет открывать), то станут искать по ближайшим соседям. Итого она только отсрочит неизбежное… Может, правда, позвонить в полицию? Хотя идея тоже так себе: полицейские могут просто не успеть, не говоря уже о том, что им вполне мог поступить приказ ни на какое происходящее по определенному адресу не реагировать.
А если не полиция? Но кто? Кених? Или — чем черт не шутит — Луиджи? Он бы, может, и не отказал, в отличие от своего очкастого зазнайки-подопечного, вот только Ферро, если бы узнал, в любом случае остановил, и правильно сделал. Топить себя из-за продажной девчонки? Глупость несусветная.
А, может, все-таки не поэтому?
Чес прижалась спиной к двери — всего на пару секунд, чтобы тут же отпрянуть. Такое положение казалось ей еще более уязвимым, будто поворачиваешься спиной к врагу и нет между вами двери, железной, кстати, но все равно беспомощной перед современным оружием и, тем более, Пламенем. Ланс ведь Ураган — и Франческа слишком хорошо знала, на что это красное Пламя, так похожее на настоящий огонь, может быть способно.
— Если вы не уйдете, — зачем-то проговорила она; голос получился как надо, испуганный, — я вызову полицию.
Безумно захотелось прижать к груди пистолет, будто так он мог бы наверняка защитить. Но вместо этого Чес только удобнее его перехватила, надеясь, что пускать его в ход не придется. Сможет ли она выстрелить? Франческа не знала.
И именно эта неизвестность, допускающая как отрицательный, так и положительный ответ, страшила больше всего.

Он пришел проконсультироваться.
Дева Мария, проконсультироваться — и она должна была поверить? Это так же глупо, как… Как, желая прищучить предателя, вести с ним беседы и уговаривать открыть, будто от этого могла зависеть как минимум жизнь одного конкретно взятого Ланса.
Если бы он пришел, чтобы предъявить ей обвинения или убить, он бы, наверное, не церемонился. По крайней мере, терпение у него уже должно было бы лопнуть, а он все еще уговаривал, будто действительно пришел… к консультанту.
— Ланс? — «Ты действительно пришел не… за мной?». Франческе пришлось призвать все свое отсутствующее актерское мастерство, чтобы произнести якобы задумчиво: — Кажется, я помню. Бар недалеко от университета, ливень, барная стойка… — говоря это, она как можно тише сняла с вешалки жилетку — простая джинсовая жилетка, из до того плотной ткани, что в ней обычно было жарковато. Зато достоинство у нее было неоспоримое (в данной конкретной ситуации, правда): карманы были не просто до того огромными, что компактный тридцать девятый глок поместился в одном из них полностью, так еще и украшены были твердой бисерной вышивкой, что внешняя сторона кармана никак не выпирала. Пистолет рассмотреть, конечно, было возможно, но для этого надо было смотреть внимательно — а Франческа планировала не пускать Ланса дальше прихожей и выпроводить при первой же возможности. А лучше отправить восвояси сразу же, сославшись на какую-нибудь занятость или голого любовника в кровати, вид-то у Франчески был подходяще непотребным. Но об этом самом непотребстве (футболка едва доставала до середины бедра, и хотя была она достаточно широкой, отсутствие какого-либо бюстгальтера все равно было заметно; жилетка, свисающая с одной стороны почти до края футболки, тоже не особенно помогала — скорее придавала странному образу еще больше гротеска) Корелли подумала, уже когда открыла дверь. И столкнулась лицом к лицу не только с Лансом, но и с его… обеспокоенностью, что ли? Во всяком случае, вопрос, который Чес должна была, по замыслу Ланса, явно только услышать, сказан был с выражением лица более чем подходящим к словам. Будто он действительно говорил искренне.
— Все в порядке, — голос подвел Франческу, дрогнув на последнем гласном, а рука непроизвольно сжала рукоятку пистолета.
Дверь Чес всего лишь приоткрыла, выглянув где-то наполовину и выставив вперед одну ногу (ступня сразу же ощутила повеявший из подъезда холодок), чтобы скрыть левый карман с оружием.
— Так что тебе нужно? Я, — она замолчала, подбирая какую-нибудь отговорку, но остановилась на единственном нейтральном варианте, — сейчас очень занята.
Она окинула Ланса быстрым взглядом, выискивая что-то, что может нести угрозу или свидетельствовать о его угрожающих намерениях. Он, конечно же, изменился за те несколько лет, что прошли с их единственной встречи, как изменилась и сама Франческа. Если тогда, она это помнила почему-то отчетливо, он еще походил на студента, молодого парня, перед которым были открыты многие двери, то теперь превратился во все еще молодого, но уже мужчину. Мафия, наверное, из кого угодно этого самого мужчину сделает, даже если изначально у пациента вместо яиц была грудь; сделает мужчиной или сломает, закопает под землю в безымянную могилу под кривым деревом. Ланс стал мужчиной — где, интересно, растет то дерево, под которым Франческу закопают?

— Входи, — первым делом произнесла Франческа, поддавшись рефлексу. Работа, своя или чужая, всегда была работой, делом первостепенной важности. И не важно, голый любовник у тебя в кровати или пистолет в кармане — рефлекс отработал отменно, и пожалела Чес уже после, когда Ланс оказался внутри. В неярком свете обманчиво тусклой лампы (приглушенным он был специально и регулировался волей хозяйки посредством простенького приложения и обычного выключателя; несмотря на внешнюю заброшенность, собственную квартиру, которая периодически — особенно после определенного знакомства — становилась филиалом лаборатории, Корелли держала в порядке по крайней мере в том, что касалось необходимых для успешной работы вещей, вроде освещения или вентиляции) ночной визитер выглядел еще взрослее и внушительнее, и Франческе пришлось напомнить себе, что она и сама уже не девушка, а взрослая тетка, к тому же с пистолетом в руке. И этот самый пистолет, вместе с другими неприятными привычками, ей необходимо было скрыть — от опытного мафиози, Хранителя одной из сильнейших семей.
Чес не знала, что именно ей нужно для этого сделать. Но, наверное, ей нужно было стараться не вызывать подозрений — но как?.. Держать гостя в прихожей или, наоборот, провести в гостиную — как быть? Главное, не дать ему заметить пистолет. А все свои нервы списать — на что?
Франческе нужно было время, чтобы придумать внятную причину собственного состояния. И это определило ответ хотя бы на один из роящихся в голове вопросов.
— Не стоит обсуждать рабочие моменты в коридоре, — проговорила она прежде, чем Ланс успел произнести что-то еще, и рукой указала в сторону кухни. — Туда. Проходи, я закрою дверь. — Гостиная была чересчур, а вот кухня — самое оно. В ней есть кофе и куча мест, где можно спрятать пистолет. Если Ланселот пришел не за головой Франчески, то лучше не давать ему лишний повод для подозрений. А если за ней, то игрушечный маленький глок ей вряд ли поможет.
Эта здравая мысль возникла в голове Чес как-то отстраненно, словно не ей принадлежала. Она помогла вернуть равновесие, которого так отчаянно не хватало, и десяток секунд до кухни (надо же проверить, что замок заперт основательно) помог выстроить в голове черновик версии собственного состояния. Она же женщина, в конце-то концов. Женщина без мужа и отца, работающая не просто на мафию — на человека, который держит под собой самую сильную семью и самых непревзойденных убийц. Может же она просто бояться?
Наверное, да. Раньше Чес всерьез не задумывалась о том, что ее положение даже без связи с Кенихом было опасным, но сейчас это осознание было ей только на руку.
— Присаживайся. Если разговор долгий, могу предложить чай или кофе, — как можно более дружелюбно постаралась произнести она, силясь вызвать в памяти то странное спокойствие, которое охватило ее в коридоре. Но в почти что замкнутом пространстве, наедине с человеком, который мог прийти за ее головой в целом, а не за знаниями в частности, нервы снова дали о себе знать, и пистолет Чес, вопреки первоначальным планам, куда-то выкладывать не решилась. В конце концов, он тоже легко объясняется ее положением, и даже разрешение у нее есть — получено не то чтобы честным путем, но кого в мафии это волнует.
— Но лучше перейди сразу к делу. Ты… несколько невовремя.
Говори, зачем пришел, и тут же уходи. Франческа не старалась передать этот посыл, но получилось как-то случайно. Невежливо, да, но все в пределах истории болезни — на ходу (в самом прямом смысле) выдуманной причины собственного плачевного состояния.
Лишь бы Ланс не стал выспрашивать детали, лишь бы не настоял на какой-то помощи. Но он и не должен был, надеялась Корелли, ведь в этой клоаке под названием «мафия» давно не водилось благородных рыцарей. Лишь бы в конкретно этом человеке от благородного рыцаря было только имя.

Не пытаясь даже заварить себе чай (или, упаси боже, приготовить что-то Ланселоту), Франческа заняла оставшийся свободный стул. К сожалению, прямо напротив незваного гостя.
Ланс неожиданно напомнил ей голливудского плохого копа. Из тех, которые не кладут ноги в грязных ботинках на стол, не кричат, не оскорбляют допрашиваемого и не угрожают — тех, которые максимально просто и легко описывают вероятный (и очень страшный исход), изрядно при этом унижая и пугая. После них еще вступает в игру хороший коп, который обещает поблажки в обмен на сотрудничество, улыбается сочувственно — вот только хорошего копа рядом не наблюдалось. А может, и не было таких фильмов и типажей героев, а уставший воспаленный мозг Франчески все придумал, в том числе и сходство Ланселота с каким-то почти что архетипным персонажем — но она все равно на всякий случай нашарила рукой (стараясь сделать это максимально незаметно) пистолет и, только сжав его, почувствовала себя хоть немного защищенно.
Спасибо, что он хотя бы ненадолго — скорее бы уже куда-то делся, хоть бы и сквозь землю провалился. Хотя люди обычно — для некоторых это сущий недостаток — сквозь землю не проваливаются, а разве что закапываются, причем исключительно силами других.
Франческа хохотнула (хотя смешок вышел очень и очень нервным), представив, как Ланселот сам себя закапывает — и почти пропустила его слова. Пара невинных, казалось бы, вопросов, вот только…
— Шимон? Это которых убил Савада?.. — или за него убили Ферро, хотелось добавить Франческе, вот только подписывать себе смертный приговор она не была готова. Да и кто, на самом деле, был когда-нибудь готов…
Камеры. Ланс спрашивает про камеры. О-ху-еть.
Франческа когда-то таким и правда занималась. Не то чтобы лазила по стремянкам и цепляла камеры во все положенные для этого места, но поднимала для них сети, настраивала системы оповещения о сбоях, где-то, кажется, даже прикручивала простую опенсорсную распознавалку образов — возможно, среди клиентов (Вонгола охотно делилась специалистами с товарищами по мафиозному делу) затерялись и Шимон. Кажется, действительно, Чес делала что-то для этой семьи — то ли настраивала сетку, то ли как раз эту самую распознавалку припиливала — но об этом она даже не помнила. И Кених не спрашивал и ничего не требовал — так что в чем-чем, а в заговоре против Шимон подозревать ее было нельзя… Или можно? Может, на самом деле что-то из той безобидной (разве что несущей потенциальные убытки) информации на самом деле могло дать начальству Кениха выход на Шимон или на самого Саваду Тсунаеши? Безобидная на первый взгляд информация — но пароль на архив со счетами Франческа ставила тот же, который когда-то давно использовала для админского аккаунта в поднимаемой локалке, то ли для Шимон, то ли еще для кого…
— Может быть, я не помню, — поспешно произнесла она. — Если хочешь знать, спроси у моего начальства, а я ничего не помню! — повысила голос. Еще чуть-чуть, и сорвалась бы на крик, но холод пистолета в руке немного отрезвил.
Спокойно.
Выдохни.
Ты не убийца.
Даже не косвенно.
— У. Меня. Все. В. Порядке, — четко, с большими паузами между словами. — И станет еще больше в порядке, когда ты уйдешь.
Ну же, услышь меня. Съебись отсюда нахуй, пока я не достала пистолет.
Я не виновата.
Я не при чем.
Я не…
— …не при чем…
Франческа даже не заметила, как проговорила последние слова вслух. Тихо, невнятно, но вслух. Ей отчаянно хотелось верить, что она правда не при чем — но верилось с огромным трудом.
Пистолет в руке почему-то начал жечь.

Оговорка про официальную версию Франческе не понравилась. Впрочем, она и сама не верила в то, что улыбчивый и такой не похожий на мафиозных донов Савада Тсунаеши вдруг взял и убил целую семью, с которой, по слухам, его связывали теплые дружеские отношения. Но одно дело — просто знать, а совсем другое — слышать от другого человека. От человека, который заинтересован в том, чтобы найти виновного. От человека, который зачем-то пришел к тебе среди ночи и спрашивает про камеры в Шимон.
От человека, который в верхушке мафии и заинтересован в том, чтобы выйти на преступника… или тех, кто ему так или иначе помогает. От одной только этой мысли хочется сбежать куда подальше, туда, куда руки мафии не дотянутся — но чтобы добраться до такого места, Франческе нужны были деньги, которые она могла получить, только работая против Вонголы. Но если бы она не работала против Вонголы, ей бы и такое место не понадобилось — трудилась бы себе до самой смерти, пока не сгорела, на работе ли или от пламени какого-нибудь Занзаса.
Тогда, при встрече с Кенихом, Франческе казалось, что его предложение было единственным правильным выходом. А сейчас…
И сейчас тоже. Единственным путем к свободе была работа на Кениха и тех, кто за ним стоял, даже если это было само воплощение зла — Франческе было без разницы, ведь и работала она не на ангелов. А поменять одного дьявола на другого — какая разница?
А сейчас ей просто надо было успокоиться. Успокоить Ланса, выпроводить его и наконец выспаться, чтобы завтра пойти на работу со свежими силами и трезвой головой. А может и не пойти вовсе, устроить себе долгожданный выходной, и от работы основной, и от «работы» дополнительной…
И Франческа честно собиралась так поступить. Но когда Ланс наклонился к ней, до тошноты внимательный, все ее планы и заверения самой себя полетели к чертям, тело само по себе, без контроля со стороны головы, вскочило, опрокинув с громким стуком стул, а руки вскинулись вперед, наставляя пистолет на Ланса и взводя курок, совсем как учили в тире.
— Убирайся отсюда! — хрипло закричала она, стараясь приглушить голос. — Убирайся, иначе я выстрелю!
Ланс проявил чудеса выдержки. Зрачки на секунду расширились, глаза блеснули алым, но он сохранил спокойствие, точно ни единожды имел дело с истеричными женщинами, дрожащими руками. Может, и имел, но в любом случае не собирался пугаться или поддаваться панике; и, наверное, не верил, что Франческа выстрелит. А верила ли она?
Чес не знала. Но палец ее замер над спусковым крючком.
— Я уйду, — пообещал Ланс спокойным тоном, медленно выравниваясь. — Если тебе нужна помощь, я помогу. Только положи пистолет. Он не решит твою проблему.
А что решит? Рассказать обо всем сейчас, помочь выследить Кениха и тех, на кого он работает? Ведь Вонгола может и не догадываться об этом своем недоброжелателе — но какова вероятность, что ей пожмут руку в благодарность да так и отпустят? Ноль. Абсолютный ноль.
Вырвавшийся смешок — и руки, держащие пистолет, чуть дрогнули.
Наверное, Ланс посчитал это за хороший знак. Скорее всего, он действительно хотел помочь. И руку он протянул не потому что боялся за свою жизнь. Аккуратно, как полицейские в голливудских сериалах, и Франческа сделала всего лишь аккуратный шажок назад — но нога зацепилась за стул, и она дернулась, с трудом умудрившись сохранить равновесие. Но Ланс уже резко дернулся к ней — то ли отнять пистолет силой, то ли помочь. Секунда, когда он, отодвинув стол, рванул вперед, протягивая руку. Большой, сильный; мафиози.
Палец будто дернулся сам. Франческа не сразу поняла, что за громкий звук оглушил ее, почему руки отбросило назад — и почему Ланс пошатнулся, неверяще уставился на собственную грудь, на которой по белой рубашке расползалось яркое алое пятно, цветом похожее на блеск в его глазах, после чего завалился на спину.
Франческа, осознав страшную правду, — Господи, она правда выстрелила! — в ужасе отбросила пистолет и бросилась к Лансу. Не зная, что делать — и на кой черт им вдалбливали правила первой помощи в школе и в университете, если не рассказывали, что делать, когда прострелил человеку грудь? — она коснулась его груди, надавливая на нее — и шепча тихо: «Не умирай. Прости. Не умирай. Прости», — но единственное, чего добилась, так только того, что вымазала руки. И ни один удар по грудной клетке — в бессильном отчаянии — не помог: Ланс уже не мог ничего почувствовать.
— Скорая, надо вызвать скорую! — стараясь не смотреть в сторону истекающего кровью парня (не желая верить), Франческа кинулась к телефону. Набрала 103, но едва только услышала женский голос, бросила трубку, пробормотав слова извинения. И набрала уже совсем другой номер, неистово молясь только о том, чтобы его владелец услышал поздний звонок и ответил.
А когда в динамике раздалось сонно-хмурое «Франческа?», тихо пробормотала:
— Луиджи, я его убила.
Она осела на пол, едва не сев на собственный же пистолет, и телефон выскользнул из мокрых окровавленных пальцев. Франческе хотелось закричать, но из горла вырвался только сдавленный хрип.
Как, оказывается, быстро и просто. Был человек — а теперь просто окровавленное тело.